Сестра моя своей сестре
была сестры роднее, -
и я в ответ к своей сестре
была сестры нежнее.
О, каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее!
Моложе втрое, чем сейчас,
мы той весною были.
Котенок серый был у нас,
и мы его любили.
К сердечку прижимать его,
с ладошки угощать его, -
он был нам лучшим другом,
пушистым, милым другом.
Но вот беда - лишь у меня
с ладони ел котенок.
И вот беда - лишь у сестры
спал на груди котенок.
И нам пришлось его в мешке
снести по насыпи к реке.
Мы с ней рыдали на песке,
сестра сестры бледнее.
Но каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
Моложе вдвое, чем сейчас,Моложе вдвое, чем сейчас,
мы той зимою были.
Любила наша няня нас,
и мы ее любили.
Улыбки нежные ее,
напевы тихие ее, -
она была нам другом,
любимым, милым другом.
Но вот беда - лишь мне одной
тихонько пела няня.
И вот беда - сестре одной
улыбки слала няня.
И нам пришлось ночной порой
пройтись с ней в рощу под горой.
Мы поутру слегли с сестрой,
сестра сестры больнее.
Но каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
Вчера, в четверг, в полденный час
мы шли с сестрой и пели.
Глядели юноши на нас,
и мы на них глядели,
и взгляды их ласкали нас,
и каждый был готов тотчас
стать нашим нежным другом,
сердечным, нежным другом.
Но вот беда - ведь трех сердец
одна любовь не свяжет,
И вот беда - один венец
на две главы не ляжет.
И мы, смеясь льстецам в лицо,
под звон монист и бубенцов
спокойно шли мимо юнцов,
сестра сестры вольнее, -
ведь каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
И видим мы: у входа в Храм,
В дрожащей дымке зноя
Мужчина, незнакомый нам,
Беседует с толпою.
И кудри мягкие его
И речи странные его
Пленили нас с сестрою.
Среди бродяжек и дельцов,
среди ослов и мудрецов
Под древними вратами
Он словно с нами был один,
Он словно с нами был един -
И тонкими перстами
Сердечки наши вынимал,
К устам медовым прижимал...
Он нам казался другом,
прекрасным, давним другом!
И, обратясь ко мне одной,
позвал после заката
в ту рощу, где любили петь
мы с нянею когда-то.
И, обратясь к моей сестре,
сказал, что роща эта -
та, где играли мы детьми
с котенком до рассвета.
И были нам его слова -
шафран, и шесек, и шарва,
шумара пряная листва,
и шекед, и шевета.
И вот, не говоря с сестрой,
Пришла сестра к себе домой.
И вот, не глядя на сестру,
сестра вернулась ко двору.
И не звенела мошкара,
и не шумела детвора,
и замерла среди двора
оливы тень сухая...
И нож взяла одна сестра,
и нож взяла другая.
И режут, за ломтем ломоть,
лепешки девственную плоть,
и молча за хромым столом
вершат молитву над вином.
Затем едят. Сестра встает,
сестре руки не подает, -
и вот сестра с сестрою
немою улицей ночной -
немою площадью ночной -
немою тропкою ночной
приходят в рощу под горой.
Он там. С ним люди.
Звездный рой
горит над головою.
В тот час лишь мне, лишь мне одной
он обещал смиренно,
что даже смерть познает смерть, -
одна любовь нетленна.
И обещал моей сестре,
что станет чище снега
тот, для кого одна любовь
суть альфа и омега.
И тем, что нам он говорил,
он и ласкал нас, и корил,
и свет блаженный нам дарил,
и странной негой мучил.
Молчали спутники его,
но стук сердечка моего
от слов сияющих его
стал громче страха моего,
и громче гнева моего,
и ревности гремучей.
Под неба черною хупой
стояли мы, сестра с сестрой.
Теней оливковая мгла
фатой на лица нам легла.
И пела, пела мошкара:
«Осанна, милая сестра!»
Далёко было до утра,
но только шаг - до рая.
И нож взяла одна сестра,
и нож взяла другая.
И кровь его в траве ночной
была - корица и алой,
шафран, и нард, и мёд густой,
и мирра золотая.
...Что привело в ту ночь солдат
под тихий холм, в безвестный сад?
По ком звенели в этот час
оковы, стиснувшие нас?
Кого, дыханье затаив,
солдаты ждали средь олив
безмолвно и упрямо?
Мы знаем только, что зарей
нам не пришлось идти домой:
на площади у Храма
нам дом последний возвели, -
одно бревно и две петли.
Нам хлеб последний принесли
и мёд последний принесли, -
а мы друг другу, как смогли,
повыше косы заплели.
За нами стражники пришли, -
и вот, по утренней пыли
мы с песней радостной пошли, -
сестра сестры вольнее:
ведь каждая из нас сестре,
своей единственной сестре
была всего важнее.
И в ранний час, в весенний час
перед толпой казнили нас.
И солнце вышло, чтобы нас
облечь парчой златою.
И там, где тень легла в пыли, -
одно бревно и две петли, -
сухие травы зацвели,
и ангелы, что к нам сошли,
пред этим знаком до земли
склонились головою.
И пели ветви и ветра:
«Осанна, милая сестра!»
И обняла сестру сестра
пред райскими вратами.
А ночью люди шли и шли,
тайком от стражи шли и шли
нам поклониться до земли:
волхвы, служанки, короли,
писцы, блудницы, ковали
чертили тайный знак в пыли:
одно бревно и две петли, -
и речи страстные вели
горячими устами.
И их клинки и языки,
и их слова и кулаки
сурово и смиренно
во все, во все края земли
осанну сестрам понесли, -
мечом двуострым понесли,
заветом страстным понесли,
огнем священным понесли:
о том, как мы на смерть пошли,
любовь любовью превзошли
и смертью смерть превозмогли, -
и се, любовь нетленна,
раз в бедном доме на горе
сестра моя своей сестре
была сестры роднее, -
и я в ответ к своей сестре
была сестры нежнее:
ведь каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
(с)Линор Горалик
Адресно
Сестра моя своей сестре
была сестры роднее, -
и я в ответ к своей сестре
была сестры нежнее.
О, каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее!
Моложе втрое, чем сейчас,
мы той весною были.
Котенок серый был у нас,
и мы его любили.
К сердечку прижимать его,
с ладошки угощать его, -
он был нам лучшим другом,
пушистым, милым другом.
Но вот беда - лишь у меня
с ладони ел котенок.
И вот беда - лишь у сестры
спал на груди котенок.
И нам пришлось его в мешке
снести по насыпи к реке.
Мы с ней рыдали на песке,
сестра сестры бледнее.
Но каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
Моложе вдвое, чем сейчас,
(с)Линор Горалик
была сестры роднее, -
и я в ответ к своей сестре
была сестры нежнее.
О, каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее!
Моложе втрое, чем сейчас,
мы той весною были.
Котенок серый был у нас,
и мы его любили.
К сердечку прижимать его,
с ладошки угощать его, -
он был нам лучшим другом,
пушистым, милым другом.
Но вот беда - лишь у меня
с ладони ел котенок.
И вот беда - лишь у сестры
спал на груди котенок.
И нам пришлось его в мешке
снести по насыпи к реке.
Мы с ней рыдали на песке,
сестра сестры бледнее.
Но каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
Моложе вдвое, чем сейчас,
(с)Линор Горалик