Холодно, холодно на краю. Только, ты знаешь, это уже не ново: так вот стоять, как я, и поднимать оковы к небу. Кричать что-то вроде "живу", "люблю". Все это тяжкий бред, этот миг не стоит тех дифирамбов, что спеты ему раз. Все повторяется: я - одинокий воин. небо дождит, город в тумане и смоге по горло завяз.
Разыграна наша пьеса шаблонов, фактов. Подлога нет - все и так известно давно. К несчастью, сюжет заезжен, герой чуть смазан. Сыграли не плохо, но публике все равно. Тебе бы найти сюжет посвежее, сколотить понадежней труппу. Выбрать театр покамерней, правильно выставить свет...
Может быть, ты бы и стал неплохим демиургом, но мне уже разницы нет.

---

11ое число.
этот мир нас любит, бесспорно. встретилась с Ливерием.
можно ли считать что формальная сторона вопроса соблюдена?думаю,да.

---

маленькая девочка играет с куклами. Маленькая девочка с большими белыми бантами, в платьеце в горошек. И куклы ломаются. Они всегда ломаются. Рано или позно, но всегда. Она не огорчается, кукол много и взамен поломавшимся ей подарят много других. Когда нибудь она сломает и меня, моя девочка-смерть.(с)

---

" А что, здесь у всех маски?
- Конечно. Как же без маски узнать, что ты счастлива. Или грустна. Или злишься. Или хочешь десерт."(с)

---

09.12.2009 в 18:40Пишет  reine de chaos:

в Веласкесе - Рембранта хомячок

читать!

Сосед попросил дать почитать что-нибудь на инглише, подогнала ему моэмовский «Театр». Тебе, говорю, понравится, и язык хороший, без заморочек, и вообще книжка интересная. Как-то вечером смотрю - сидит, читает.
— Ну, — спаришиваю, — как тебе?
— Да чушь какая-то понаписана. Вот это вот фраза бред ваще.
Показывает: His confusion was touching.
— Ну, «его смущение было трогательно», в чем бред?
— Не, я по-другому перевел.
— Как? о_О
— Его смутился было трогать.
Проржавшись, спрашиваю:
— Кто ж там кого трогал-то?
— Ну этого, бухгалтера. Девушка трогала.
— Какая?!
— Ну эта, Мишель.
Проржавшись еще раз (хотя Майкла Ламберта жалко, конечно), спрашиваю:
— А тебя не удивило, что у Мишель какбе жена Джулия?
— Не, не удивило. Ты ж сказала — книжка интересная...

---

Любовь - как отмычка. Любимый оскал
На лице.
Я с вами любимые!
С вами. Привычкой
И смертью в конце.

---

рандом такой рандом

.

чудеса случаются
непроизносимых букв.
не свезло

---

---

яд.
"на бешенной скорости, лучше всех, она покидает карниз."
страх. боюсь у меня не хватит сил.
посмотрим.

---

Целый год в голове апрель: ветер, холод, избыток мечт. И зима не зима, теперь только в поле выйти и лечь остается, лицом к лицу с фактом неба, да с пьяных глаз позвонить своему отцу: "Забери меня прямо сейчас! Забери меня сразу домой, ты ведь точно знаешь где Дом..." И очнуться под жухлой травой. Чтоб "Гори оно все огнем!", и чтоб "К черту таких чертей!", чтобы "К дьяволу весь этот мир!" Только вот целый год апрель, все проклятья истерлись до дыр. Все посланья дошли до дур, все ребятки пустились в пляс, только вот в голове сумбур. И, как будто бы в первый раз, выйти в поле, сменить кожуру, и отец мне сам позвонит: "Хочешь я тебя заберу? Только дом наш уже горит..."

19 июля 2009

---

баш. просто вынесло XDD

"сварись мясной пельмень по моему хотению
Неси меня пельмень в свою страну пельменью...
туда где хлеб нарезан, и кетчуп с майонезом
неси меня туда, мясной пельмень"

---

Некоторые люди, как письма: пока не пошлёшь - не дойдёт!

письма вы мои любимые, тонким почерком накарябанные, куда б вас деть-то, посылать так не хочется(а вдруг дойдет!), но что-то делать же надо...

---

Радиоактивный Бойскаут
ОТ АВТОРА: Большая просьба к читателям не воспринимать данный материал как руководство к действию. Заранее благодарны.

Вы знаете, чем занимается ваш сын по вечерам? Тогда, когда он говорит, что пошел на дискотеку, или на рыбалку, или на свидание. Нет, я далек от мысли, что он «колется», или пьет портвейн с дружками, или грабит запоздалых прохожих, все это было бы слишком заметно. Но, как знать, может он собирает в сарае ядерный реактор…

На въезде в городок Гольф Манор, что в 25 км. от Детройта, штат Мичиган, висит большой плакат, на котором аршинными буквами написано: "У нас много детей, но мы их все равно экономим, поэтому, водитель, двигайся осторожней". Предупреждение абсолютно излишнее, поскольку чужие здесь появляются чрезвычайно редко, а местные итак особо не гоняют: на полутора километрах, а именно такова протяженность центральной улицы города, особо не разгонишься.
Конечно, сотрудники Агентства по защите окружающей среды (EPA), когда планировали начать зачистку заднего двора частного владения мистера Майкла Поласека и миссис Патти Хан на час ночи, руководствовались вполне разумными соображениями. В такое позднее время жители провинциального городка должны были спать, а поэтому, разобрать и вывезти сарай мисс Хан со всем его содержимым можно было не вызывая лишних вопросов и не создавая паники, которую обычно навевают на гражданское население контейнеры со значком "Осторожно, радиация!". Но, на каждое правило бывают исключения. На этот раз им стала соседка мисс Хан, Дотти Пеас. Загнав свой автомобиль в гараж, она вышла на улицу и увидела, что во дворе напротив копошатся одиннадцать одетых в радиозащитные серебристые скафандры человек. Под светом фар двух грузовичков они электрическими пилами распиливали одиноко стоявший сарай и складывали его части в металлические контейнеры, помеченные аккуратными, заключенными в черный круг, красными треугольниками.
Взволнованная Дотти, разбудив мужа, заставила его пойти к рабочим и выяснить, чем они там занимаются. Мужчина нашел старшего и потребовал от него объяснений, в ответ на что услышал, что волноваться нет причин, что ситуация находится под контролем, радиационное заражение невелико и опасности для жизни оно не представляет. Такое объяснение вовсе не удовлетворило взволнованную Дотти. Уже через час о работах во дворе мисс Хан знали обитатели всех окрестных домов. По району прокатилась легкая паника: женщины собирали детей и уезжали в соседние городки к родственникам, а мужчины пытались вступить в переговоры с рабочими и с местными властями, но отовсюду получили одинаковые и уже слышанные Дотти ответы.
Под утро рабочие погрузили в контейнеры последние блоки сарая, сняли верхний слой почвы, погрузили все свое добро на грузовики и покинули место действия. На вопросы соседей мисс Хан и мистер Поласек отвечали, что они и сами не знают, чем вызван такой интерес к их сараю со стороны EPA. Постепенно жизнь в городе вошла в нормальное русло и если бы не дотошные журналисты, возможно так никто бы никогда и не узнал бы, чем так досадил сотрудникам EPA сарай Патти Хан.

До десяти лет Дэвид Хан рос как обычный американский подросток. Он ходил в школу, обожал футбол и был неплохим питчером бейсбольной команды. Его родители, Кен и Патти Хан были в разводе, Дэвид жил с отцом и его новой женой Кэтти Миссинг недалеко от Гольф Манор, в городке Клинтон. По выходным Дэвид ездил в Гольф Мэнор к матери. У той были свои проблемы: ее новый избранник сильно пил, а поэтому ей было особо не до сына. Пожалуй единственным человеком, кто сумел понять душу подростка оказался его сводный дед, отец Кэтти, который и подарил юному бойскауту на десятилетний юбилей толстую "Золотую книгу химических экспериментов".
"Химия, - говорилось в ее предисловии, - это удивительная наука, которая может перевернуть вашу жизнь и превратить ее из бедной и скучной в увлекательную и богатую". Книга была написана простым языком, в ней в доступной форме рассказывалось, как оборудовать домашнюю лабораторию, как разложить воду на составляющие ее газы, как соорудить гальваническую ванну, как сделать искусственный шелк, как получить спирт и так далее. Дэвид настолько увлекся химией, что уже спустя два года принялся за отцовские институтские учебники.
Родители были рады новому увлечению сына. А что – мальчик всегда при деле, по улицам не слоняется, химичит там что-то у себя. Между тем Дэвид соорудил в своей спальне весьма приличную химическую лабораторию. Его книжные полки были заставлены книгами, самыми легкомысленными из которых были "Техника безопасности при работе с опасными химикалиями" и "История Атомной энергетики". Мальчик взрослел, эксперименты становились все смелее, в тринадцать лет он уже свободно изготовлял порох, а в четырнадцать дорос до нитроглицерина.
К счастью, сам ребенок при этом почти не пострадал. Зато спальня была разрушена практически полностью: окна вылетели, встроенный шкаф вмят в стену, обои и потолок безнадежно испорчены. В качестве наказания отец подверг Дэвида порке, а лабораторию, или, вернее, то, что от нее осталось, пришлось перенести в подвал.
Тут мальчик развернулся вовсю. Тут его уже никто не контролировал, тут он мог ломать, взрывать и крушить столько, сколько требовалось его химической душе. Карманных денег на эксперименты уже не хватало и мальчик начал зарабатывать средства сам. Он мыл посуду в бистро, работал на складе, в бакалейном магазине. В школе он учился довольно посредственно и задатков Эйнштейна не проявлял. В пятнадцать лет он даже завалил госэкзамены по математике. Кен Герардини, его преподаватель по физике, рассказывает теперь, что Дэвид был очень хорошим учеником. Иногда. Очень редко. Тогда, когда школьные занятия хоть как-то касались химии. Все остальное было ему глубоко безразлично. "Знаете, о чем он мечтал? - говорит он журналистам, - Его мечтою было собрать коллекцию всех элементов периодической таблицы. Не знаю как вы, а я в его годы мечтал купить автомобиль".
Между тем взрывы в подвале происходили все чаще, а мощность их все росла. Во имя спасения дома от уничтожения Дэвиду был поставлен ультиматум: или он переходит к менее опасным опытам, или его подвальная лаборатория будет конфискована и уничтожена. Угроза сработала, и семья целый месяц жила спокойной жизнью.
Пока однажды поздним вечером дом не сотряс мощный взрыв. Кен бросился в подвал, где и обнаружил сына, лежащего без сознания с опаленными бровями. Взорвался брикет красного фосфора, который Дэвид пытался раскрошить с помощью отвертки.
С этого момента всякие опыты в пределах отцовской собственности были категорически запрещены. Однако у Дэвида оставалась еще запасная лаборатория, оборудованная в сарае у мамы, в Гольф Манор. В ней и развернулись основные события.
Сейчас отец Дэвида говорит, что во всем виноват бойскаутизм и непомерное честолюбие сына. Он во что бы то ни стало, желал получить высший знак отличия – Скаутского Орла. Однако для этого, по правилам движения, нужно было заработать 21 специальный знак отличия, одиннадцать из которых даются за обязательные навыки (умение оказать первую помощь, знание основных законов сообщества, умение развести костер без спичек и так далее), а десять за достижения в любых, выбранных самим скаутом, областях.
10 мая 1991 года четырнадцатилетний Дэвид Хан сдал своему скаутмастеру Джо Ауито написанную им для получения очередного значка отличия брошюру, посвященную проблемам ядерной энергетики. При ее подготовке Дэвид обращался за помощью в Вестенхаудское Электрическое и Американское Ядерное Общества, в Эдисоновский Электрический Институт, а так же в компании, занимающиеся управлением атомными электростанциями. И везде встречал самое горячее понимание и искреннюю поддержку. "Безусловно, ядерная энергия опасна, - писал он в брошюре, - однако у нас скоро кончится нефть, и мы просто обязаны искать, чем мы можем ее заменить". В качестве дополнения к брошюре был приложен отчет о работе Дэвида в местной клинике, где он помогал управляться с рентгеновским аппаратом, а так же модель ядерного реактора, сделанная из алюминиевой пивной банки, одежной вешалки, соды, кухонных спичек и трех мусорных пакетов. Однако все это для кипящей души юного бойскаута с выраженными ядерными наклонностями казалось слишком мелким, и поэтому следующим этапом своей работы он выбрал строительство настоящего, только небольшого, ядерного реактора.
Пятнадцатилетний Дэвид решил для начала построить реактор, превращающий уран-235 в уран-236. Для этого ему требовалось совсем немного, а именно, добыть некоторое количество собственно 235-го урана.
Для начала мальчик составил список организаций, которые могли бы ему помочь в его начинаниях. В него вошли Министерство энергетики (DOE), Американское Ядерное общество (American Nuclear Society), комиссия по ядерному урегулированию (Nuclear Regulatory Commission (NRC)), Эдисонровский электрический институт (Edison Electric Institute), Атомный Индустриальный форум (Atomic Industrial Forum) и так далее. Дэвид писал по двадцать писем в день, в которых, представляясь преподавателем физики из Chippewa Valley High School, просил оказать ему информационную помощь. В ответ он получил просто тонны информации. Правда, большая часть из нее оказалась совершенно бесполезной. Так, организация, на которую мальчик возлагал самые большие надежды, Американское Ядерное общество, прислало ему книжку обучающих комиксов «Goin. Реакция расщепления», в которой Альберт Эйнштейн говорил: «Я - Альберт. Und сегодня ve проведем реакция расщепления ядра. Ich не иметь в виду ядро пушки, ich говорить про ядро атома...»
Однако в этом списке оказались и организации, оказавшие юному ядерщику поистине неоценимые услуги. Начальник отдела производства и распределения радиоизотопов Комиссии по ядерному урегулированию Дональд Эрб сразу проникся к «профессору Хану» глубокой симпатией и вступил с ним в длительную научную переписку. «Ничто не производит нейтроны так же интенсивно, как это делает бериллий, - писал он мальчику. - ... Что же касается Ваших опасений по поводу возможных последствий распространения знаний относительно ядерных технологий, то они совершенно напрасны. Дело в том, что реальная опасность в данном случае очень мала: на территории США никто не сможет получить доступ к получению даже малых количеств радиоактивных веществ без лицензии от нашей комиссии». Довольно много информации «учитель Хан» получил из обычной прессы, которую он завалил вопросами, типа: «Расскажите пожалуйста, как производится такое-то вещество?»
Уже спустя неполных три месяца Дэвид имел в своем распоряжении список, состоявший из 14 необходимых ему изотопов. Еще месяц ушел на то, чтобы выяснить, где эти изотопы можно найти. Как оказалось, америций-241 применялся в дымовых датчиках, радий-226 - в старых часах со светящимися стрелками, уран-235 содержался в черной руде (pitchblend), а торий-232 - в сетках-рассекателях газовых фонарей.
Начать Дэвид решил с америция. Первые свои дымовые датчики он украл ночью из палаты бойскаутского лагеря в то время, когда остальные мальчики отправились в гости к жившим неподалеку девочкам. Однако десяти датчиков для будущего реактора было крайне мало, и Дэвид вступил в переписку с компаниями-производителями, одна из которых согласилась продать настырному «педагогу» для лабораторных работ сто бракованных приборов по цене $1 за штуку.
Мало было датчики получить, надо было еще понять, где у них там америций находится. Для того чтобы получить ответ на этот вопрос Дэвид связался с другой фирмой и, представившись директором строительной компании, сказал, что он хотел бы заключить договор на поставку крупной партии датчиков, но ему рассказали, что при его производстве используется радиоактивный элемент и теперь он боится, что радиация «просочится» наружу. В ответ на это милая девушка из отдела по работе с клиентами сообщила, что, да, радиоактивный элемент в датчиках присутствует, но «...для тревоги причин нет, так как каждый элемент запакован в специальную, устойчивую к коррозии и повреждениям, золотую оболочку».
Извлеченный из датчиков америций Дэвид поместил в свинцовый корпус с крошечным отверстием в одной из стенок. По замыслу создателя, из этого отверстия должны были выходить альфа-лучи, являющиеся одним из продуктов распада америциума-241. Альфа-лучи, как известно, представляют из себя поток нейтронов и протонов. Для того чтобы отфильтровать последние Дэвид поставил перед отверстием лист алюминия. Теперь алюминий поглощал альфа-лучи, выбрасывая нейтроны. Поскольку они не имели заряда, их нельзя было отследить единственным детектором, которым располагал подросток — счетчиком Гейгера, и юный ядерщик не мог понять, работает его установка, или нет. Тогда Дэвид направил предполагаемый луч на кусок парафина. Нейтроны начали выбивать из парафина протоны, вызывая радостное стрекотание счетчика. Это говорило о том, что нейтронная пушка работает нормально.
Для дальнейшей работы ему требовался уран-235. Сначала мальчик решил найти его самостоятельно. Он исходил со счетчиком Гейгера в руках все ближайшие окрестности, надеясь найти хоть что-нибудь напоминающее «черную руду», однако самое большое, что ему удалось отыскать - это пустой контейнер, в котором когда-то эту руду перевозили. И юноша опять взялся за перо.
На этот раз он связался с представителями чешской фирмы, занимавшейся продажей небольших партий урансодержащих материалов промышленным предприятиям и учебным заведениям. Фирма незамедлительно выслала «профессору, ищущему материалы для ядерной научно-исследовательской лаборатории» несколько образцов черной руды. Дэвид же незамедлительно раздолбил образцы в пыль, которую затем, в надежде выделить чистый уран, растворил в азотной кислоте. Кстати, азотную кислоту Дэвиду также пришлось делать самому: из-за того, что она применяется при изготовлении нитроглицерина и других взрывчатых веществ, свободно купить ее в Америке просто невозможно. Полученный раствор Дэвид пропустил через кофейный фильтр, надеясь, что куски нерастворенной руды осядут в его недрах, в то время как уран пройдет через него свободно. Однако тут его постигло жуткое разочарование: как оказалось, он несколько переоценил растворяющие способности азотной кислоты, и весь необходимый металл остался в фильтре. Что было делать дальше мальчик не знал.
Однако он не стал отчаиваться и решил попытать счастья с торием-232, который потом, с помощью той же нейтронной пушки планировал превратить в уран-233. На складе уцененных товаров он купил около тысячи ламповых сеток-рассекателей которые паяльной лампой пережег в золу. Затем он на тысячу долларов накупил литиевых батареек, кусачками извлек из них собственно литий, смешал его с золой и нагрел в пламени паяльной лампы. В результате литий отобрал из золы кислород, а Дэвид получил торий, уровень очистки которого в 9 000 раз превышал уровень его содержания в природных рудах и в 170 раз - уровень, который требовал лицензирования от комиссии по ядерному урегулированию. Теперь оставалось только направить на торий нейтронный луч и ждать когда он превратится в уран.
Однако тут Дэвида ждало новое разочарование: мощности его «нейтронной пушки» явно не хватало. Для того, чтобы повысить «боеспособность» оружия нужно было подобрать америцию достойную замену. Например, радий.
С ним все было несколько проще: вплоть до конца 60-х светящейся радиевой краской покрывались стрелки часов, автомобильные и самолетные приборы и прочие вещи. И Дэвид отправился в экспедицию по автомобильным свалкам и антикварным магазинам. Как только ему удавалось отыскать что-нибудь люминесцентное, он тут же приобретал эту вещь, благо старые часы, не говоря уж о старых спидометрах, много не стоили, и аккуратно соскребал с них краску в специальный пузырек. Работа шла чрезвычайно медленно и могла растянуться на многие месяцы, если бы Дэвиду не помог случай. Как-то, проезжая на своем стареньком «PONTIAC-6000» по улице родного городка он обратил внимание, что смонтированный им на приборной панели счетчик Гейгера внезапно заволновался и заверещал. Недолгие поиски источника радиоактивного сигнала привели его в антикварный магазин миссис Глории Генетт. Тут он нашел старые часы, у которых радиевой краской был закрашен весь циферблат. Заплатив $10, юноша унес часы домой, где и подверг их вскрытию. Результаты превзошли все ожидания: кроме окрашенного циферблата он нашел спрятанный за задней стенкой часов полный флакончик радиевой краски, по-видимому оставленный там забывчивым часовщиком.
Для того, чтобы получить чистый радий Дэвид использовал сульфат бария, который дал ему знакомый еще по работе в больнице доктор рентгенолог. Смешав барий и краску, он расплавил получившийся состав, а расплав опять же пропустил через кофейный фильтр. На этот раз у Дэвида все получилось так, как он и задумывал: барий абсорбировал примеси и застрял в фильтре, в то время, как радий прошел через него беспрепятственно. Дальнейшее выделение из полученного варева очищенного радия не представляло для юного химика никакого труда.
Как и прежде, Дэвид поместил радий в свинцовый контейнер с микроскопическим отверстием, только на пути луча, по совету его старого друга из комиссии по ядерному урегулированию доктора Эрба, он поставил не алюминиевую пластину, а бериллиевый экран, украденный из школьного кабинета химии. Полученный нейтронный луч он направил на торий и на урановый порошок. Однако, если радиоактивность тория понемногу начала расти, что свидетельствовало о том, что в нем действительно происходят ядерные реакции превращения, то уран оставался без изменений.
И тут на помощь шестнадцатилетнему «профессору Хану» вновь пришел доктор Эрб. «Нет ничего удивительного, что в Вашем случае ничего не происходит, - разъяснил он лже-педагогу ситуацию. - Описанный вами нейтронный луч слишком быстр для урана. В таких случаях для его замедления используются фильтры из воды, дейтерия, или, скажем, трития». В принципе, Дэвид мог использовать воду, но он счел это компромиссом и пошел по другому пути. Используя прессу, он выяснил, что тритий используется при производстве светящихся прицелов для спортивных ружей, луков и арбалетов. Далее его действия были просты: юноша покупал в спортивных магазинах луки и арбалеты, счищал с них тритиевую краску, нанося вместо нее обычный фосфор, и сдавал товар обратно. Собранным тритием он обработал бериллиевый экран и вновь направил нейтронный поток на урановый порошок, уровень радиации которого уже через неделю значительно вырос.
Теперь наступила очередь создания самого реактора. За основу Дэвид взял модель бридерного реактора, используемого при получении оружейного плутония. Конечно он знал, что для успеха ему нужно было собрать как минимум пятнадцать килограммов обогащенного урана, но о таком большом его количестве он не смел даже мечтать. Однако сдаваться он тоже не собирался. Дэвид, которому к тому времени уже исполнилось семнадцать, решил использовать в своем реакторе уже накопленный материал. Совершенно не заботясь о безопасности, он извлек из своих пушек америций и радий, смешал их с алюминиевым и бериллиевым порошком и завернул «адскую смесь» в алюминиевую фольгу. То, что еще недавно было нейтронным оружием превратилось теперь в ядро для импровизированного реактора. Получившийся шар он обложил обернутыми также в фольгу чередующимися кубиками с ториевой золой и с урановым порошком и сверху обмотал вся конструкцию толстым слоем скотча.
Конечно, «реактор» был далек оттого, что можно считать «промышленным образцом». Сколь-нибудь ощутимого количества тепла он не давал, зато его радиационное излучение росло не по дням, а по часам. За первые три недели оно выросло в два раза. Вскоре уровень радиации вырос настолько, что Дэвидовский счетчик начинал тревожно трещать уже в пяти кварталах от дома матери. Только тогда юноша понял, что он собрал в одном месте слишком много радиоактивного материала и с такими играми пора завязывать.
Он разобрал свой реактор, сложил торий и уран в ящик для инструментов, радий и америций оставил в подвале, а все сопутствующие материалы решил вывезти на своем «PONTIAC» в лес и захоронить. Погрузку, во избежание ненужных вопросов, он планировал произвести ночью.
В 2-40 ночи 31-го августа 1994-го года в полицию города Клинтон позвонил неизвестный и сообщил, что кто-то по-видимому, пытается украсть покрышки с чьей-то машины. Оказавшийся этим «кем-то» Дэвид объяснил подъехавшим полицейским, что он просто ждет друга. Полицейских ответ не удовлетворил и они попросили юношу открыть багажник. Там они обнаружили массу странных вещей: запаянные свинцовые трубки, поломанные часы, провода, ртутные выключатели, фонарные корпуса, химические реактивы и около пятидесяти завернутых в фольгу упаковок с неизвестным порошком. Но наибольшее внимание полицейских привлек закрытый на замок и тщательно завернутый в некое подобие свинцового пончо ящик. На просьбу открыть его Дэвид ответил, что этого делать нельзя, поскольку содержимое ящика страшно радиоактивно.
Радиация, ртутные выключатели, часовые механизмы... Ну какие еще ассоциации могли вызвать эти вещи у офицера полиции Джозефа Мертеса? В 3 часа ночи в офис окружной полиции ушла информация о том, что в городе Мичиган силами местной полиции задержана машина с взрывным устройством, предположительно - с ядерной бомбой.
Прибывшая наутро команда саперов, осмотрев машину, успокоила местное начальство, заявив, что «взрывное устройство» в действительности таковым не является, но тут же повергло его в шок сообщением о том, что в автомобиле обнаружены большие количества радиационно-опасных материалов.
На допросах Дэвид упорно молчал. Лишь в конце ноября он поведал следствию о тайнах материнского сарая и сказал, что пытался построить ядерный реактор в надежде получить «Бойскаутского Орла». Все это время отец и мать Дэвида, напуганные мыслями о том, что их дома могут быть конфискованы полицией, занимались уничтожением улик. Сарай был очищен от всякого «мусора» и моментально наполнен овощами. О прежнем его содержимом теперь напоминал только высокий, более чем в 1 000 раз превышающий фоновый, уровень радиации. Который и зарегистрировали посетившие его 29-го ноября представители ФБР. Сарай был подвергнут тщательному обыску, однако ничего, кроме картофеля, свеклы и моркови, уже пропитавшихся радиацией, в нем найти не удалось. В результате сарай опечатали и оставили в покое почти что на год.
Только спустя почти год после ареста Дэвида представители Агентства по охране окружающей среды добились судебного решения о сносе сарая. Его демонтаж и захоронение на свалке радиоактивных отходов в районе Great Salt Lake Desert обошлось родителям «радиоактивного бойскаута», как потом назвали журналисты Дэвида, в $60 000.
После уничтожения сарая Дэвид впал в глубокую депрессию. Вся его работа пошла, что называется, коту под хвост. Члены его бойскаутского отряда давать ему «Орла» отказались, заявив, что его опыты вовсе не были полезны людям. Вокруг него царила атмосфера подозрительности и недоброжелательство. Дошло до того, что преподаватели школы, в которой учился юноша, перехватили и уничтожили воздушные шарики, посланные ему в подарок подружкой на день святого Валентина, опасаясь, что она надула их газом, необходимым Дэвиду для возобновления своих опасных экспериментов. Отношения с родителями после уплаты штрафа испортились окончательно. После окончания Дэвидом колледжа отец поставил сыну новый ультиматум: или он идет служить в Вооруженные Силы, или его выгоняют из дома.
Сейчас Дэвид Хан служит сержантом на атомном авианосце ВМФ США «Энтерпрайз». Правда, к ядерному реактору его, в память прошлых заслуг и во избежание возможных неприятностей, близко не подпускают. В его кубрике на полке стоят книжки о стероидах, меланине, генетике, антиоксидантах, ядерных реакторах, аминокислотах и уголовном праве. «Я уверен, что своими опытами отнял у себя не больше пяти лет жизни, - говорит он изредка посещающим его журналистам. - Поэтому у меня еще есть время для того, чтобы сделать для людей что-нибудь полезное».
Недавно его арестовали за кражу дымовых датчиков. Так что, возможно, продолжение следует.

«Это была ситуация, которую регулирование было не в силах предвидеть», — сказал Дэйв Минаар, эксперт-радиолог из Мичиганского Департамента Качества Окружающей Среды, — «Считалось, что обычный человек не сможет получить в руки технологию или материалы, которые требуются для занятий экспериментами в этой области».

Источник:
Неизданные главы из книги: "Конец света: прогнозы и сценарии" Валерия Чумакова
Дополнительные источники:
http://ru.wikipedia.org/wiki/Хан,_Дэвид
THE RADIOACTIVE BOY SCOUT: The True Story of a Boy and His Backyard Nuclear Reactor

---

тебе.нам.

Всё линяет, теряет краски, сходит на нет.
Это просто зима, мой мальчик, и это проходит.
Но пока в поднебесье стучат ледяные ходики,
Но пока не отмёрзли ещё хвосты у комет,
Ты мне будешь свет.

И стараньями новой зимы я узнаю о том,
Что ты снова постригся, сменил гардероб и мысли,
Научился писать «моя девочка» с верным смыслом.
И хотя в этой девочке я себя вижу с трудом,
Ты мне будешь дом.

Для того чтобы видеть, достаточно просто смотреть.
Я целую глаза твои, чтобы они просветлели.
В этих белых снегах нам не будет ни сна, ни постели,
Но когда я тебя отогрею хотя бы на треть,
Ты мне будешь смерть...

Но задолго до этого нас разведут, как мосты,
Время нам ничего просто так не отдаст, не подарит.
Моё сердце похоже на отрывной календарик.
Но пока ещё в нём остаются пустые листы,
Ты мне будешь ты.

(с)pristalnaya

---

Лешек Энгелькинг

* * *
От этого не умирают,
значит, мы живем дальше,
убитые
не насмерть.

От этого не умирают,
значит, мы зализываем раны,
привыкнув
к вкусу крови, гноя, пустого пространства.

От этого не умирают,
значит, в конце мы умираем,
смирившись,
от чего-то другого.

1955г

---

умер! просто умер!

но сначала дооолго смеялся

---

UserName ([email protected]) зашел на канал #linux
есть ли compiz для окон?
UserName теперь известен как uname2323
<'ъ>uname2323, ты укурен


этопять! самое страшное, что я это понимаю....

---

а теперь

мантра:

я девушка;я девушка;я девушка.спину ровненько, на ресницах тушь, улыбка во все свои 32норма, ноготочки покрашены, шея вытянута...ах, красавица! строевым, от бедра в светлое будущее шагом-арш!

---

.

биться,долго биться головой об стену от собственного не_исцеления. происходящее вполне укладыватся в рамки формы "мелкие неприятности", это, пожалуй, неприятнее всего.
ни капли девочкового, прошлое настигает, паника в крови.
когда "паника" идентифицируется как мелкая неприятность, а "холод" и "одиночество" понимаются нормой это мерзко и жалко. ненавижу таких людей.потому что испытываю к ним жалость, не могу не испытывать.
радует одно - колея вполне накатана. остается только смотреть и периодически гладить потерпевшего по головке. не думаю, что случится что-то не прописанное в коде. хотя алгоритм пока только в процессе компиляции, но...мы сами себе тысячные лебеди в конце концов.

я творю говно!это 3.14здец, граждане!

---

чего-то подобного я бесспорно ожидала. вот только не могу понять, это лебедь оказался черным или булыжник японоязыким?
может, стоит и обрадоваться.